Виновность персонала станции зафиксирована в решении Верховного суда
Украинской ССР, приговорившего шестерых руководящих работников ЧАЭС к большим
срокам заключения. Однако с начала 1990-х гг. стали появляться публикации,
рассказывающие о кардинальных технических и человеческих противоречиях в
трактовке причин этой ядерной катастрофы, о том, как государственная система
выводила из-под удара свою элиту, обвиняя и осуждая «стрелочников». Но основной
крен в сторону виновности персонала АЭС так и остался в общественном сознании.
echo $sape->return_links(1); ?>
Между тем член правительственной комиссии по Чернобылю, созданной в 1986 г.,
заместитель министра энергетики и электрификации (Минэнерго СССР) Г.А. Шашарин
писал в 1991 г.: «В прессе указывалось, что операторы вообще отключили АЗ
(аварийную защиту). Это неверно. В некоторых публикациях делается акцент на ряд
других, якобы ошибочных, действиях персонала. Ни одно из них не играет роли в
возникновении и тем более в развитии аварии».
Наиболее профессионально компетентным лицом в правительственной комиссии был
заместитель ее председателя, доктор технических наук Александр Григорьевич
Мешков, первый заместитель министра среднего машиностроения, работавший в этой
отрасли начиная с 1948 г., прошедший все ступени от простого до главного
инженера и директора атомных реакторов в Челябинске-40, Томске-7,
Красноярске-65. Эта комиссия вошла в историю как «комиссия Мешкова». Но
незадолго до 1986 г. ЧАЭС, в числе других АЭС, ранее подчиненных Минсредмашу,
была передана в Минэнерго СССР. Работники Минсредмаша связывали произошедшее с
более низким уровнем дисциплины в Минэнерго вообще и с непродуманной программой
эксперимента на ЧАЭС в частности.
echo $sape->return_links(); ?>
Вот основной вывод комиссии Мешкова: взрыв произошел через 42,5 секунды после
закрытия пара на турбину 4-го блока в ночь на 26 апреля 1986 г. в 1 ч 23 мин
46,5 с. «Наиболее вероятной причиной взрыва явилось запаривание активной зоны
реактора с быстрым обезвоживанием технологических каналов вследствие
кавитационного режима работы ГЦН (главных циркуляционных насосов)». Поясним. При
подготовке 4-го блока к инерционному выбегу с последующей остановкой были
отключены две турбины К-500. В этом случае пар, перегретый за счет охлаждения
активной зоны реактора водой, прекращает поступать на турбины, и они вращаются
только по инерции. Комиссия посчитала, что к аварии привел избыток пара в
системе охлаждения реактора. В турбулентной смеси пара и воды образовывались и
схлопывались пузырьки (т.н. кавитация), что вредно влияет на работу турбин и
насосов.
Г.А. Шашарин отказался подписать акт комиссии. Группа сотрудников из институтов,
подчиненных Минэнерго — Гидропроекта, ВНИИАЭС, Всесоюзного теплотехнического
института, — и конструкторов ГНЦ провела собственное расследование, в результате
которого через 10 дней появился документ под названием «Дополнение к акту
расследования», его неофициально именуют как «акт комиссии Шашарина». По сути
это была внутренняя комиссия Минэнерго. В акте доказывается, что кавитации на
ГЦН не было, а авария началась после нажатия кнопки аварийной защиты АЗ-5.
Основной же причиной аварии называется принципиально неверная конструкция
стержней СУЗ (системы управления и защиты) и положительный паровой эффект
реактивности. Дело в том, что в основу реактора большой мощности кипящего (РБМК),
предназначенного для выработки электроэнергии, была положена схема промышленного
реактора для производства оружейного плутония. А это разные технические задачи.
Рабочая зона РБМК оказалась слишком большой, неоднородной по высоте и слишком
низкоинерционной для регулирования цепной реакции при снятии огромного
энерговыделения.
Получив две противоположные точки зрения, правительственная комиссия встала в
тупик, и вся дальнейшая ее деятельность по расследованию причин чернобыльской
катастрофы в течение следующих двух месяцев состояла в попытках примирить
противоречия, выработать единую точку зрения и, соответственно, выпустить
заключение комиссии. Но единое заключение правительственной комиссии так и не
было сформулировано, и вопрос пришлось решать на Политбюро. В результате
появился компромиссный документ. В августе 1986 г. он и был представлен на
совещании экспертов МАГАТЭ как официальная информация от имени СССР.
В ночь с 25 на 26 апреля у центрального пульта 4-го блока находился заместитель
главного инженера ЧАЭС по эксплуатации реактора Анатолий Степанович Дятлов,
который руководил экспериментом, повлекшим катастрофу. Он же командовал на ЧАЭС
в первые часы после взрыва. Этот человек умер в 1995 г. Он получил дозу 550 бэр,
полгода лечился в Москве, в 6-й спецбольнице, затем был осужден и провел 4 года
в колонии. После досрочного освобождения из заключения директора ЧАЭС и еще пяти
руководящих работников станции (за это усиленно ходатайствовали А.Д. Сахаров и
Р.М. Горбачева) А.С. Дятлов написал книгу «Чернобыль, как это было» (2000). Его
версия расходится с выводами комиссии Мешкова и ведущих ученых-атомщиков из
Курчатовского института и Научно-исследовательского и конструкторского института
энергетической техники (НИКИЭТ).
Суть злосчастного эксперимента, который запланировали провести в процессе
останова 4-го блока ЧАЭС для профилактического ремонта и который был расписан в
«Программе выбега турбогенераторов (ТГ)», состояла в следующем. При отключении
ТГ от энергосистемы региона турбогенераторы продолжают вращаться по инерции и
вырабатывают энергию, это называется выбегом ТГ. На время выбега решили замкнуть
ТГ только на внутренние нужды 4-го блока, на питание насосов воды для охлаждения
реактора. Собирались выяснить, сколько времени и насколько полно ТГ сможет
обеспечивать внутренние нужды 4-го блока, вращаясь по инерции. К середине дня 25
апреля мощность ТГ снизили вдвое. При этом в резерве оставалось 24
стержня-замедлителя нейтронов. Этого числа было вполне достаточно для
регулирования интенсивности ядерной реакции.
«До 1 ч 23 мин 40 с не отмечается изменения параметров на блоке. Выбег проходит
спокойно, ― пишет А.С. Дятлов. ― Саша Акимов приказал глушить реактор и показал
пальцем: дави кнопку. В 1 ч 23 мин 40 с зарегистрировано нажатие кнопки
аварийной защиты реактора. Эта кнопка используется как в аварийных ситуациях,
так и в нормальных. Стержни системы управления и защиты в количестве 187 штук
пошли в активную зону и по всем канонам должны были прервать цепную реакцию. Но
в 1 ч 23 мин 43 с зарегистрировано появление аварийных сигналов по превышению
мощности. По этим сигналам стержни АЗ должны идти в активную зону, но они и без
того идут от нажатия кнопки АЗ-5. Появляются другие аварийные признаки и
сигналы: рост мощности, рост давления охлаждающей воды в первом контуре… В 1 час
23 мин 47 с — взрыв, сотрясший все здание, и через 1—2 с еще более мощный взрыв.
Стержни АЗ остановились, не пройдя и половины пути. Все!»
А.С. Дятлов обвиняет в происшедшем конструкторов и ученых, разработчиков
реактора РБМК. «А как можно понять такое? В нормальной ситуации, без каких-либо
аварийных признаков, нажимается кнопка для глушения реактора, а получаем взрыв.
Это прямая заслуга Научного руководителя А.П. Александрова и Главного
конструктора Н.А. Доллежаля». Действительно, академику Александрову приписывают
утверждение, что РБМК можно ставить даже на Красную площадь в Москве.
Доктор технических наук Б.Г. Дубовский, возглавлявший в течение 14 лет службу
ядерной безопасности страны, передал письмо М.С. Горбачеву, в котором написал:
«Продолжающееся несправедливое взваливание на Чернобыльский персонал
ответственности исключает дальнейшее развитие энергетики — невозможно в будущем
исключить ошибки персонала. Допущенные
персоналом нарушения, при минимальном соответствии защиты реактора своему
назначению, свелись бы только к недельному простою. Командно-административная
околонаука ввела в заблуждение народ». Дубовский говорит, что разработчики
проекта реактора не полностью разобрались в нейтронных процессах и допустили
ошибки в конструировании аварийной защиты. Время срабатывания поглотителей
нейтронов АЗ превышало 18 с, в то время как развитие аварийных процессов в этом
реакторе происходит за 3—4 секунды.
Необходимо было глубоко разобраться и с причинами аварии на 1-м блоке той же
Чернобыльской АЭС, име
вшей место в 1982 г. Эту аварию, как и аварию на Ленинградской АЭС в 1975 г.,
проф. Дубовский назвал репетицией катастрофы на ЧАЭС 26 апреля 1986 г. ввиду
идентичности причин всех этих трех аварий на аналогичных реакторах РБМК-1000.
Лишь по счастливой случайности аварии 1975 и 1982 гг. не имели тяжких
последствий, но явились грозным предупреждением, которому не вняло руководство
отрасли, а сам фа
кт этих аварий был засекречен. В своих показаниях Н.А. Доллежаль, в
частности, сообщил, что после аварии на 1-м блоке Ленинградской АЭС стало
понятно, что система контроля за энерговыделением на реакторе несовершенна.
В 1993 г. уголовное дело работников ЧАЭС было прекращено старшим следователем по
особо важным делам при Генпрокуратуре РФ Б.И. Уваровым. Он заявил: «Насколько
мне известно, многие из тех конструктивных недоработок, которые способствовали
возникновению и развитию аварии, устранены. Так, увеличена скорость опускания
графитовых стержней, сделано устройство для сброса избыточного пара, проведен и
ряд других модернизаций».